Прошел самый скандальный международный архитектурный конкурс в России -- конкурс на проект небоскреба для "Газпром-Сити" в Петербурге. Корреспондент "Власти" Анна Толстова полагает, что главная интрига конкурса заключалась не в том, какой из шести проектов победит, а в том, победит ли идея небоскреба как таковая.
Весь прошедший месяц Петербург мог заглянуть в свое недалекое будущее: в залах Академии художеств проходила выставка конкурсных проектов небоскреба для "Газпром-Сити" -- культурно-делового района, который будет выстроен на правом берегу Невы, на территории бывшего Петрозавода, к 2016 году.
Швейцарские футуристы Жак Херцог и Пьер де Мерон представляют это будущее в виде связки поставленных вертикально прозрачных стеклянных труб, змеями переплетающихся друг с другом и уходящих в заоблачные высоты, что, наверное, символизирует перспективы российской нефтегазовой промышленности в целом. Итальянец Массимилиано Фуксас закручивает газпромовский небоскреб стройной 320-метровой башней-спиралью, нежно опирающейся на еще более тонкую 400-метровую, как красноармеец -- на винтовку. Британское архитектурное бюро RMJM строит башню -- гибрид шпиля и обелиска, в плане пятиконечную, как золотая звезда города-героя Ленинграда. Поклонник русского авангарда голландец Рэм Кулхаас вывел среднее арифметическое петербургского жилмассива в виде шестиэтажного модуля 24-метровой высоты и из этих модулей-кубиков собрал грандиозный архитектон. Американский деконструктивист Даниэль Либескинд вообще ушел от формы башни, выстроив небоскреб в виде загогулины с огромной скособоченной аркой в центре -- в качестве реверанса зодчему Росси и окна в Европу XXI века. А французский мастер хай-тека Жан Нувель предлагает старому Петербургу посмотреться в стеклянное зеркало самого невысокого (всего-то 220 метров) небоскреба-стены, засаженного внутри садами Семирамиды.
Каждый проект по-своему прекрасен. Если бы не одно "но": эта новая прозрачная светящаяся стеклянно-бетонная красота, отделенная от Смольного собора лишь Невой, 300-метровой глыбой нависнет прямо над историческим центром Петербурга.
В принципе каждый из крупных международных архитектурных конкурсов, объявлявшихся в Петербурге за последние годы, вызывал бурю протестов. Конкурсы на вторую сцену Мариинского театра, реконструкцию Новой Голландии и новый стадион для "Зенита" неизменно сопровождались скандалами. Победившие в них западные знаменитости в общественном сознании рисовались этакими варварами, вторгшимися в наш Четвертый Рим с явной целью его разрушить. Француз Доминик Перро своим золотым кристаллом Мариинки-II рушит перспективу Крюкова канала, красующуюся на каждой третьей открытке с видами Петербурга. Британец Норман Фостер со своим хай-теком влез в резиденцию петербургского гения места -- Деламотову Новую Голландию с романтической триумфальной аркой, ведущей в никуда. Ну а для того, чтобы расчистить место стадиону японца Кисn Курокавы, в Приморском парке Победы снесли Стадион имени Кирова работы Александра Никольского, который есть в любом приличном учебнике по архитектуре XX века.
Противники конкурсов задают, как правило, два взаимосвязанных вопроса. Первый: кто дал право вторгаться в архитектурный ансамбль Петербурга, единственного мегаполиса, чей центр целиком включен в список всемирного наследия ЮНЕСКО? Второй: почему вторгаются не наши, воспитанные на местной традиции архитекторы, а какие-то понаехавшие звезды? На что получают два взаимосвязанных ответа. В конкурсах побеждают понаехавшие, потому что они звезды, а местные -- нет (так, кстати, было и в золотую классическую эпоху: местных гениев -- Николай Львов, Андрей Воронихин да Андриян Захаров, остальные -- понаехали). А вторгаются, потому что они не местные и Кваренгиев пепел в их сердца не стучит.
Конкурс на небоскреб "Газпром-Сити", о котором было широко объявлено летом этого года, по скандальности превзошел все предыдущие. Потому что на сей раз речь шла уже не о каком-то конкретном заповедном участке, а о покушении на весь город-музей: 300-метровая башня неизбежно станет его новой доминантой, как когда-то Эйфелева башня стала новой доминантой, а впоследствии и символом Парижа. И чем громче протестовала общественность, начиная президентом Союза архитекторов России Юрием Гнедовским и директором Эрмитажа Михаилом Пиотровским и заканчивая художниками с "Пушкинской, 10" и ветеранами рок-клуба, тем очевиднее становилось, что у нового небоскреба куда больше шансов быть претворенным в жизнь, чем у пресловутой Башни Петра Великого, которую собирались построить на Васильевском острове в начале 1990-х. Тогда перевес сил был явно в пользу общественности: на ее сторону встал академик Дмитрий Лихачев с грузом своего авторитета духовного лидера нации -- и идею небоскреба на берегу Финского залива удалось похоронить. Сейчас у общественности с духовными лидерами проблемы, а у "Газпрома" с авторитетом -- проблем никаких.
Апелляции к высотному регламенту -- первой заповеди петербургского градостроительства -- не помогали: история с "Газпром-Сити" показала, что никаких заповедей сейчас, в сущности, нет. Оказалось, что город живет по временному высотному регламенту, и сообразно ему, в том районе, где собирается построить свой небоскреб "Газпром", высота застройки ограничена 42 метрами, но по согласованию с различными городскими инстанциями может быть увеличена до 48. Однако временный регламент сейчас пересматривают и к концу года обещают принять новый, постоянный -- петербургские архитектурные чиновники уже намекают, что подход к высотному строительству будет более гибким.
Словом, многое указывало на то, что газпромовскому небоскребу суждено стать и новой архитектурной доминантой города, и новым вектором его развития.
Небоскреб в 300 метров, разумеется, будет самой большой вертикалью в горизонтальном по природе ландшафта городе. В Петербурге же все вертикали общегородского масштаба давно канонизированы.
Например, главная -- колокольня Петропавловского собора (122,5 метра), выстроенная якобы по указке самого Петра I и сейчас воспринимающаяся как символический автопортрет основателя новой столицы: это и вертикаль абсолютной монаршей власти, и ось сопротивления, идущая наперекор плоскости городского рельефа. Или махина Исаакиевского собора (101,5 метров) -- главного храма города святого Петра, наш ответ Ватикану. Или шпиль Адмиралтейства с флюгером-корабликом (72,5 метра) -- символ города-порта. В этом ряду находится и Растреллиев Смольный монастырь: самая высокая постройка в нем -- собор (93,7 метра), но по проекту, до реализации которого зодчий не дожил, доминантой должна была стать многоярусная колокольня высотой 140 метров -- самая большая в России, выше колокольни Ивана Великого в Москве. То, что ее так и не построили, оказалось предупреждением всем другим архитекторам: лучше и не пытайтесь переплюнуть шпиц собора Петропавловской крепости -- главную властную вертикаль имперской столицы.
Небоскреб в 300 метров на Охте должен изменить характер этого большого спально-промышленного района и в социальном, и в архитектурном плане. Ясно, что со временем "Газпром-Сити" вытеснит отсюда и полузаброшенные промзоны, и жилые дома типовой застройки позднесталинского, хрущевского и брежневского времени. В идеале здесь возникнет новый культурно-деловой центр города -- офисы, развлекательные комплексы, дорогое жилье. Нечто вроде парижского Дефанса или лондонского Канари-Уорф. Чем этот центр будет в смысле архитектуры, объясняет газпромовский конкурс: петербургским Манхэттеном.
Вроде бы надо только радоваться тому, что застройщиков уводят из исторического центра Петербурга, где и сами петербургские архитекторы, кстати сказать, рады наплодить небоскребов. Например, в деловом комплексе "Невская ратуша", который Внешторгбанк собирается построить также неподалеку от Смольного, только уже на "историческом" берегу, местное архитектурное бюро Евгения Герасимова спроектировало две башни высотой 65 метров (в полтора раза выше допустимого временным высотным регламентом). Проблема лишь в том, что новых строителей уводят из старого города не слишком далеко: ведь многие защитники петербургской самости в принципе не против высоток, только хотели бы перенести их в другое место -- чтобы где-нибудь на окраине Петербурга возник Петербург-2.
Впрочем, то, как проходил газпромовский конкурс, дает право предполагать: его главный результат -- а именно, что небоскребу на этом месте быть,-- был известен еще до начала соревнования. Участвовать позвали одних лишь звезд западной архитектуры: из шести приглашенных мэтров отказался только британский пионер хай-тека Ричард Роджерс (его заменили не самым знаменитым бюро RMJM), остальные пятеро из первой десятки архитекторов мира честно взялись за проектирование. Выставка конкурсных проектов в Академии художеств сопровождалась народным голосованием: в раздававшихся всем посетителям бюллетенях не было пункта "против всех" -- вполне в соответствии с новыми поправками к российскому законодательству. И если вертикаль "Газпрома" победит, это будет очень в духе времени.
